XII. Немного о детях и внуках

Дети

Пока Сашенька был совсем маленький, я летом ездила по диалектологическим экспедициям, а он обычно жил у бабушки с дедушкой на даче в Салтыковке. Когда родился Вова, мы стали летом ездить на дачу в Подмосковье. У нас уже тогда была няня Ганя, которая из-за каких-то неурядиц приехала из провинции к сестре, жившей во дворе Борисовского дома. Сестра через каких-то соседей узнала, что нам нужна няня и привела ее к нам. Ганя была уже взрослая замужняя женщина, совсем деревенская, но мы как-то друг другу подошли, и она стала у нас жить. По вечерам, когда я бывала дома, Ганя ходила к сестре.

Пришла она к нам где-то осенью, а летом следующего года мы вместе с семейством Чешко сняли под г. Истрой дачу. Это была деревня километрах в четырех, а может, и больше от железнодорожной станции у знаменитого Новоиерусалимского монастыря, тогда заброшенного и полуразвалившегося.

Идти надо было в противоположную сторону от монастыря через железнодорожные пути по дороге мимо дачного поселка нашего московского театрального сообщества, который был весь в лесу. Обогнув его, выходили в поле, и невдалеке уже виднелась на небольшой горушке наша деревня.

Мы сняли небольшой домик. В одной половине жили в основном Ганя с детьми, в другой мама Лены Чешко с внуками. Жили они в общем там неплохо. Компания у Саши была хорошая — Ирочка и Андрюша. Только с местным петухом у него все время были какие-то нелады, и Андрюша до сих пор об этом нет-нет да и вспомнит.

Сами мы работали и выбирались, когда было время, всегда, конечно, нагруженные сумками с продовольствием, потому что в самой деревне магазина не было и можно было купить в основном молоко.

У Юры в это время было обострение язвы желудка, и он лежал в мясниковской клинике на Пироговке[1].

Ганя приходила с ребятами меня встречать к театральному поселку, но помочь практически ничем не могла. Вове тогда и года еще не было. Измучилась я за это лето страшно и решила, что дачу буду снимать не далее чем за 10-15 минут ходьбы от железнодорожной станции.

На следующий год мы провели лето под Ленинградом, прямо рядом со станцией Лисий Нос, а до Балтийского моря по широкой лесной аллее каких-нибудь 8-10 минут.

Перед возвращением в Москву мы решили побывать в Петергофе. Ехали мы туда, как говорили ребята, «на кораблике». И вот, сидим мы на том кораблике. Вова на руках Юры, ждем, когда тронется. И Вовочка спрашивает громко, махая ручонкой: «А куды мы паедим: туды или сюды?» Вся палуба тут же грохнула, а Ганя обиделась. По возвращении в Москву она прожила у нас недолго. У нее ситуация в деревне изменилась, и она решила вернуться домой. А мы стали искать новую няню. Юра тогда работал и в литмузее, и в школе. Как раз в эту осень к кому-то из технического персонала приехала из деревни родственница — молоденькая девушка, окончившая школу, Клава. И она согласилась у нас жить и возиться с ребятами. Они ее приняли. С Вовой у нее не было в общем никаких трудностей. А Саша, подраставший, стал проявлять свой характер. Так, он уперся в своем представлении о сгущенном молоке, что оно горькое. И мы никак не могли уговорить его попробовать и убедиться, что оно сладкое.

А как-то прихожу, они обедают. Саша сидит сердитый. Клава говорит: «Не хочет есть суп. Говорит, плохой. Полчаса уговариваю». Попробовала — суп как суп, как обычно готовим. Но он так и не стал его есть.

А в 10-м классе — тогда он учился уже во 2-й школе — сложилась из-за его «упирательства» история посерьезнее. В один прекрасный день он заявил словеснику, что «учить» советскую литературу не будет. Дело шло к тому, что его могли выгнать из школы. Но выручил опять наш дорогой Д. Я. Райхин. Он знал хорошо Сашиного учителя и взялся, по нашей с Юрой просьбе, поговорить с ним. Кончилось все благополучно. Саша получил свидетельство об окончании десятилетки и поступил на физфак МГУ.

* * *

Вова в младенчестве всегда просил, чтобы ему на ночь читали его любимую книжку — «Веселую семейку» Н. Носова. При этом, если книжка кончалась, а он еще не успел заснуть, требовал, чтобы ее начинали читать сначала. И так продолжалось год или полтора. Потом появилась еще «самая любимая» книжка — «Приключения Незнайки».

Читать и Саша и Вова стали рано, в пять лет. Кто их учил — не помню. Наверно, Юра. А вот как это было с Юрочкой внуком, хорошо запомнилось. Я купила новый букварь и предложила ему поучиться читать. Занимались мы всего месяца два, но двигались быстро. А потом меня отвлекли какие-то дела, и занятия наши прекратились. И вот как-то уже зимой прихожу домой. Сидит наш Юра на диване с книжкой и делает вид, как я тогда подумала, что читает. Я спрашиваю: «Что ты тут делаешь?» Отвечает: «Читаю». Я не поверила и говорю: «Ну, почитай и мне». И он запросто мне читает, причем не по слогам, а совершенно свободно.

А Вова сам обучился писать, но печатными буквами. Прихожу как-то домой. А Клава говорит: «Вот посмотрите, целый день сидит и переписывает с книжки. Три страницы написал. Никак не могу оторвать его от этого занятия». И правда, сидит Вовуся за столом, обложенный исписанными листами бумаги, и срисовывает очередное слово из «Веселой семейки». Когда я его сняла со стула и посадила себе на колени, он был такой утомленный, что даже не просил «ехать по гладенькой дорожке», а тихо прижался и вскоре заснул.

* * *

Клава с ребятами ходила гулять в наш скверик на Б. Полянке. Там она познакомилась с девушкой, тоже работавшей няней, но подопечной ее была девочка Марина такого же возраста, как наш Вова, и они подружились. По моей версии, бабушка девочки была врач и работала летом в санатории МК [2] под Звенигородом, а по Вовиной — к МК имел какое-то отношение ее дедушка. Это, собственно, не важно. Важно то, что через Клаву и их няню им стало известно, что я хочу на лето найти такое место в Подмосковье, которое было бы как можно ближе к железной дороге и устраивало нас по другим параметрам. И хозяева Клавиной знакомой посоветовали мне поехать присмотреть дачу на лето под Звенигородом, прямо рядом с конечной железнодорожной станцией звенигородской ветки Белорусской железной дороги. Оказалось, что платформа этой станции упирается прямо в территорию бывшего имения Шереметьевых (Введенское), в котором в то время располагался санаторий МК. Буквально в двух шагах стояла тогда, конечно, закрытая, небольшая белая церковка, а за ней вдоль шереметьевского парка, который шел до самого Звенигородского шоссе и спускался к реке, разместился небольшой поселок из 10-15 домов. У станции была продуктовая палаточка. Что еще нужно? И я нашла там жилье на лето — половину небольшого дома с террасой. Участок непосредственно примыкал к парку, от которого нас ничто не отгораживало, так что ребята бегали там запросто, а взрослые играли в крокет.

Вокруг тоже леса, леса. За имением — спуск к реке и просторные зеленые луга и по нашему и противоположному берегу. За рекой, вдалеке на горах, сам Звенигород. А в окружных лесах и ягод, и грибов полно. Не ленись, собирай. Особенно нам нравилось собирать молоденькие подосиновики. Очень радовались еще ребята, когда папа им устраивал костер.

На второе лето мы опять сняли там дачу у тех же хозяев, но Клава к концу лета от нас ушла. Ей подвернулась возможность устроиться в какую-то контору по ремонту дорог, где ей предоставляли площадь. Мы жалели, что она от нас уходит, но не задерживали и не корили ее и сохранили с ней хорошие отношения до самой ее смерти. Она бывала у нас, но, к сожалению, редко.

Выручила нас тогда теща Юры «беленького» — Мария Дмитриевна. Она приехала к нам в Звенигород со своей внучкой Наташей и прожила с ребятами до возвращения в Москву.

Со следующего года мы уже стали летом ездить в Коктебель, который нам очень полюбился. А надоумила нас туда отправиться моя ученица Маша Столярова, которая то лето провела как раз там впервые, и ей там очень понравилось. Г. А. отнесся к этой затее скептически. Мы следующим летом уехали с Вовой туда одни и остановились у Машиных хозяев. Было далековато до моря, но все равно очень хорошо. Красота неописуемая: море, Карадаг, знаменитые коктебельские камешки. На пляже у нас сложилась приятная компания из бабушек и мам с детьми, и мы решили прогуляться по Карадагу. Дошли аж до Биостанции, и из Щебетовки вернулись домой на автобусе. Вскоре приехали наши Юра с Сашей. Мы поехали их встречать в Феодосию. Последние километры железная дорога идет совсем близко к морю, и вокзал стоит тоже рядом с ним. Юра, еще стоя на ступеньке вагона, увидев нас с Вовой, крикнул: «Это и есть твое море?» — мол, ничего интересного не вижу. Но потом, пожив в самом Коктебеле, мнение свое все-таки поменял об этих местах и о «моем море». Время мы там провели чудесно. Ездили еще на южный берег Крыма на такси. Сашу тогда укачало на спуске в Ялту. Хозяйка, у которой мы сняли комнату, привела на гору, над которой красовалась реклама «Смачнi чебуреки та шашлики купуйте в ресторанi Учан-Су».

Прожили мы там недолго, но каждый день куда-нибудь ездили. Сумели побывать в Алупке, и в Симеизе, и в Никитском саду. Возвращались мы уже обратно морем. Катер уходил из Ялты вечером, и, когда мы вышли в море, стемнело и, как нам показалось, начался шторм. Вова спокойно устроился внизу в каюте и проспал всю поездку. А мы с Сашей, которому опять стало плохо, простояли всю дорогу наверху на палубе, у лесенки, ведущей в будку рулевого. Когда мы вошли в Феодосийский залив, там была абсолютная гладь и тишина. Оказалось, что мы до этого просто шли открытым морем, и были просто волны. Мы потом неоднократно отдыхали в Коктебеле, но старались поселиться ближе к морю. Чаще всего жили у Ани, дом которой стоял на горе, ближе к Карадагу [3] . К тому же она нас еще и кормила. Скатишься с горы — и прямо в море. И до Лягушачьих бухт рукой подать. Но и в сторону Волошинского холма ходили, поднимались к его могиле. А главное, народу было немного, «культурных заведений — тоже, и поэтому жилось там тогда привольно. Место еще сохраняло свою относительную девственность.

* * *

Из московского житья-бытья тех лет вспомнилась еще забавная детская история. Завелся в нашей семье фотоаппарат, вполне современный, конечно, для той сорокагодичной давности эпохи. Небольшой, аккуратненький, с пленочкой, не то что мой задонский со стеклянными негативами, еще большей древности. Хватились его в какое-то воскресенье, когда были все дома, а его нет. Стали судить-рядить, где, куда делся. А Вова тем временем куда-то исчез. Завелся у него в первых классах школы дружок Коля, который жил в двухэтажном домике на бывшем углу Космодамианского переулка и нашего Старомонетного. Они часто играли вместе, и Вова бывал у них дома. Через некоторое время приходит пропавший Вова. Входит тихо, с виноватым видом. Саша сразу вскидывается и, крича: «Я знаю, это он взял аппарат», — начинает его обыскивать.

А в то время мальчики летом носили длинные шаровары с резинками на щиколотках. И из Вовиных шаровар действительно вываливается наш фотоаппарат, который Саша торжествующе поднял вверх.

* * *

Привелось нам как-то с Вовой попутешествовать по Волге на моторной лодке. Это он уже большой был. Пригласили нас тогда составить им компанию Лена Чешко и Владимир Борисович (приемный отец Лены). Вместе с ними в это путешествие ехала еще одна знакомая им семья с двумя девочками примерно Вовиного возраста. У них была своя лодка. Все, кроме нас с Леной, пошли через канал Москва — Волга, мы доехали до г. Дубны на электричке, где они должны были нас подобрать.

Во время проезда по каналу случилось происшествие, в результате которого Вова мог пострадать, но все кончилось благополучно. Но что за «происшествие», мне никогда никто так и не рассказал. Путешествовали мы очень приятно. Места лесистые. Останавливались на день-два -и опять в дорогу. А на стоянке разбивали палатки, собирали хворост для костра, кто-то по очереди варил-парил, а остальные бродили по лесу, собирали грибы, ягоды, купались, загорали. Целью нашего путешествия было Плещеево озеро, на берегу которого стоит Переславль-Залесская церковь. И вот мы добрались до притока Волги — реки [4] , которая вытекает как раз из этого озера. Вошли в ее устье, и тут у Владимира Борисовича что-то случилось с мотором. Остановились в большом поселке неподалеку от Волги. Прожили там дня два-три, но починить мотор толком не удалось, и наши мужчины решили дальше не плыть, а возвращаться домой. Когда мы уже подъезжали к Дубне, испортилась погода, и решено было зайти в ее устье и там переночевать. Проехали мы вверх по реке Дубне немного, облюбовали себе приятную зеленую полянку, окруженную лесом. Когда мы уже высадились на берег, раздался шум, треск деревьев, и из лесу выскочил с ревом бык, а за ним коровы и пастух, хлещущий длинным кнутом, погоняющий стадо. Мы еле-еле успели отбежать в сторону к лесу, бросив все у берега. Потом они удалились, и мы принялись за устройство ночлега. А ночью разразилась гроза, полил дождь, но к утру все утихомирилось. Мы спокойно доплыли до города. Всем было приказано высаживаться и дальше двигаться поездом, а мужчины погнали лодки опять по каналу.

Впервые на Кавказ я попала с Вовой. Он тогда должен был идти во второй класс. Мы с Юрой решили подкрепить его здоровье, и в конце сентября я поехала с ним на черноморское побережье Кавказа в Гантиади [5] . Место это нам подсказала наша близкая знакомая Лёля Дунаева, с которой Юра заканчивал ИФЛИ, а потом они вместе работали в Литмузее. Она дала мне адрес хозяев, у которых сама как-то отдыхала. С поезда сошло народу немного, и все быстро разошлись. Поселок оказался в некотором отдалении от станции, и я решила сначала разыскать хозяев и оставила Вовусю с вещами на вокзале. Задним числом и тогда, и теперь я дивлюсь тому, как я могла на это решиться. Но, к счастью, все кончилось благополучно. Я разыскала нужный адрес, и хозяин помог нам добраться до дома. И мы стали у них жить. От моря было и не далеко и не близко, и дорога была приятная. Мы старались не только купаться, но и поездить по окрестностям. Отсюда было рукой подать до Гагр. А в другую сторону по железной дороге подальше — Адлер, Хоста. Побывали мы с Вовой и на озере Рица. Туда ездили с экскурсией. Самой дальней поездкой было путешествие в Сухум. Мы были совершенно заворожены тамошним зоопарком. Он представлялся самым лучшим на свете, пока я в Израиле не попала в зоопарк, расположенный недалеко от Тель-Авива, где звери живут вообще без всяких клеток прямо на природе, а посетители катаются среди них в особых небольших автобусах.

Время было осеннее и вовсю шел сбор винограда. И как у нас на севере торопятся первые снопы новой ржи или пшеницы обмолотить, смолоть и спечь хлеб, так здесь из первого винограда торопятся сделать вино и попить молодого винца. Готовят его, между прочим, не очень эстетично -виноград топчут голыми ногами. Что делают с ним дальше — я не вникала, но, как топчут, видела с Вовой собственными глазами. Тем не менее молодое вино попробовали — понравилось. Очень вкусно [6] .

Внуки

Время шло. Саша с Лолой поженились. И в 1967 году родился у них сынок, совсем черненький, с большими волосиками, в отличие от своего папы Саши и дяди Вовы, которые поначалу были совсем блондины, только потом стали брюнетами. Назвали его Юрочкой. А через годик родился еще один Юрочка у дедушки Юры.

И вот однажды посчастливилось мне как-то летом погулять по кавказскому побережью Черного моря сразу с тремя Юрами Лесскисами. Дед и папа с сыном жили тогда в Новом Афоне, а мы с внуком — в Гаграх. Когда мы ехали с внуком Юрой на юг, ему подарили руль на палке. Еще дома ему очень понравилось сесть на стул, поставить перед собой эту палку и рулить. И в Гаграх, куда бы мы с ним ни шли, он все время таскал эту палку с собой и при каждом удобном случае где-нибудь усаживался (на камне, на пне и т.п.) и начинал рулить, а то и дудеть.

Лесскисы, папа с сыном, как-то навестили нас. Мы хорошо погуляли. Возвращались они поездом. Мы их провожали до вокзала, договорились, что мы с внуком Юрой приедем через недельку в Новый Афон. Так и сделали, но для интересу поехали мы автобусом. Юра, конечно, взял свой руль, уселся на первую лавочку у передней двери, и он, поглядывая на шофера, как только автобус двинулся вперед, стал тоже рулить.

Мы хорошо погуляли. Были в Новоафонском монастыре, в котором было какое-то лечебное заведение для инвалидов, ходили в Ущелье. Возвращались мы уже поездом. И вот приехали в Гагры, идем уже по аллее, ведущей к нашему дому, и я замечаю, что руля-то нет. Юрочка где-то его оставил. И почти тут же сообразил это и Юра и начал вопить благим матом. Всю дорогу проревел, только дома я его еле-еле успокоила.

Юрочка был хитренький, проказливый малыш. Помню, как-то в нашей пятиметровой кухне в Черемушках сидит он в углу в своем высоком стуле-столе, тычет ложку в манную кашу и тоненьким своим голоском говорит своему дяде: «Вовуся, сходи купи мачка!» А сидящий напротив за столом, нагнувшись тоже над кашей, «Вовуся», уже студент, шипит на него: «Замолчи». Я оборачиваюсь, и мы оба смеемся.

А однажды я что-то делала в той же нашей черемушкинской кухне, а Юрочка играл в столовой. Вдруг он прибегает и хитренько зовет: «Бабушка, бабушка, иди что я тебе покажу!» А у нас в столовой был небольшой столик-шкафчик, на котором сверху стоял телевизор. Верхняя полочка в нем закрывалась двигающимися стеклянными дверцами, а вся нижняя часть шкафчика имела деревянные дверцы. Буфета у нас тогда не было, и посуду столовую мы держали в основном в кухонном висячем шкафу, а частично в этом шкафчике, и в застекленной части этого шкафа стояли у нас рюмки, фужеры, бокалы. Вот их-то Юрочка повытаскивал и расставил гуськом до самой двери. И, дотянув меня за фартук до двери, победно закричал: «Смотри, какой я поезд построил!»

Юрочка с малолетства любил слушать музыку. Пошел в своего папу, который без магнитофона жизни себе не представлял. И в Гаграх, когда мы ходили с Юрочкой в магазин, он всегда требовал, чтобы мы постояли, посмотрели и послушали музыкантов местного небольшого ресторанчика, которые играли на большой открытой террасе. Особенно ему нравилась скрипка. И он все просил, чтобы и ему тоже купили скрипочку. Кончилось тем, что я стала его водить сначала в подготовительный, а потом в 1-й класс музыкальной школы им. Ипполитова-Иванова, которая находилась тогда на Балчуге. Ездили мы с ним из Черемушек — на метро до Пятницкой, а потом шли пешком — два раза в неделю. Учительница к нему благоволила, считала, что у него абсолютный слух. Но потом она уехала, и кончал он школу у другого учителя, который к нему тоже благоволил. Этот учитель решил организовать оркестр из учеников старших классов. Включил туда и Юру, но через месяц отстранил, потому что Юра никак не вписывался в ансамбль — играл сам по себе. Мне он сказал, что «оркестр не для него», но без всякого раздражения.

Еще когда Юра учился в младших классах, Юра Касвин в каком-то споре с ним сказал, что он все равно бросит скрипку, а Юра все твердил, что «нет, никогда не бросит». Школу он действительно закончил и получил свидетельство, но предсказания Юры Касвина сбылись. По окончании школы он уже скрипку никогда в руки не взял. Он увлекся гитарой, с которой их в школе, как мне помнится, познакомила учительница по сольфеджио. А первые уроки игры на гитаре ему преподал И. Н. Галкин, один из участников первой экспедиции на Южный полюс, с семьей которого мы дружим по сию пору. Юра не только исполнял репертуар наших бардов, сам себе аккомпанируя, но и сочинял музыку на свои стихи и сам их исполнял. И хотя он кончил Литинститут, работать он стал журналистом, сначала на радио ВВС, а потом на телевидении — на «Евроньюс», а совсем не скрипачом, как ему мечталось в детстве.

Была у него в детстве попытка заняться и издательской деятельностью.

Сижу как-то в столовой, работаю. И в какой-то момент соображаю, что Юры что-то не видно и не слышно. Выхожу в переднюю. Дверь в маленькую комнату открыта. На нее налеплена бумага с надписью «Ноты», а сам Юра, придвинув небольшой письменный столик — одно из наших первых приобретений еще в Старомонетном переулке — от окна к двери, сидит за ним обложенный нотами и что-то пишет в нотной тетради. А на мой вопрос «Что это ты тут делаешь?» Юрочка отвечает: «Я хочу издать сольфеджио». Это было, когда он учился еще в начальных классах музыкальной школы.

Попозже у него возникло желание издавать газету. У меня до сих пор в папке хранится первый и, кажется, если я не ошибаюсь, единственный номер «изданной» им газеты «Бузовик». Автор статьи в ней не указан, но редактор точно обозначен — Г. А. Лесскис. А в газете не просто сообщается о каких-то происшествиях, а «поднимается вопрос о правах ребенка», которого папа лишил права «слушать магнитофон в течение месяца»: «Мы категорически требуем отменения вышеупомянутого зверства». Последнее слово подчеркнуто, за ним — жирный восклицательный знак: ! А в колонке «От редакции» напечатано: «Наша газета будет выходить до тех пор, пока не прекратятся косые направления в семье (слово «косые» подчеркнуто и написано не в строку, а косо — слово начинается над строкой, а кончается под ней), а печатать газета будет только то, что не будет противоречить интересам и направлению газеты. Дата выхода номера 20 октября 1980 г.» Так обозначалась исходная дата его будущей журналистской деятельности.

* * *

Обычно лето внуки Лидии Борисовны Либединской в том или ином составе проводили у нее на даче в Переделкине. Там, кроме основного дома, были еще небольшая «избушка» и сарай, тоже переоборудованный под жилье, так что места всем хватало.

Надо сказать, что ребятня наша была довольно смелая и горазда была на всякие выдумки. Ребята не только любили возиться в песке и играть во что-то другое на участке. Детишки запросто бегали за калитку без пап и мам и носились не только по улице Гоголя, где располагалась дача, но и по окрестным улицам и даже по прогулочной аллее в лесу, которая была в каких-нибудь двухстах метрах от нашей калитки.

Подражая взрослым, Юра и Таня сажали кого-нибудь из малышей помоложе в коляску и шли их прогуливать по этой лесной аллее. Но однажды они решили углубиться в лес и вышли из леса у железной дороги, недалеко от станции Внуково, и решили не возвращаться обратно лесом, а доехать до нашей станции Мичуринец на электричке. Но электричка проехала ее мимо, привезла их в Солнцево и остановилась у средней платформы, так что им надо было подниматься по лестнице на переходный мост.

Как они очутились все-таки дома, уже не помню, но переполох был страшный. Все мы жутко все это переживали.

А как-то наша самая большая Варя собрала своих уже скачущих и прыгающих братьев и сестричек помоложе и отправилась с ними по той же аллейке, но в другую сторону. И очутились они в конце концов аж у Минского шоссе. Как они оказались дома, тоже не помню. Но мне кажется, что это переживалось нами, взрослыми, менее трагично, потому что они пропадали не так долго, как Юра с Таней. От асфальтированной части улицы Гоголя, как и других улиц в Переделкино, дачные участки отделены небольшими канавами. И вот однажды как-то Лидия Борисовна, откуда-то возвращаясь и дойдя до поворота на улицу Гоголя, недалеко от дачи Евтушенко увидела такую картину. Как раз на углу в такой канаве сидят на корточках наши Юра и Таня, а перед ними вдоль дороги разложены всякие игрушки. Оказалось, что они решили заняться торговлей, и это их прилавок.

* * *

Случилась у нас беда — арестовали Игоря Губермана. Его дети и другие внуки Лидии Борисовны и мои жили обычно на даче в Переделкино. Все взрослые, кроме нас с Лолой и Ниночкой, были в городе. Накануне прямо против дома вывалили новую гору песка. Дело шло к полудню, и все ребята играли на этой горе. Кто прокладывал тоннели, кто пек куличики.

Вдруг подъезжают машины, вылезают гэбэшники в форме, открывают калитку, не спросясь. Мы с Ниночкой вышли из дома. Ниночка прикрыла дверь и твердо сказала, что в дом она их без мамы не пустит. Тогда они стали звонить Лидии Борисовне. И через какое-то время она приехала.

А до ее приезда гэбэшники толклись-толклись возле дома, а потом уселись на завалинку под окном, у которого я в столовой гладила детское белье. Они о чем-то говорили — я не прислушивалась. Но одну фразу я совершенно невольно разобрала: «Ну куда мы, собственно, приехали. Детский сад какой-то». Это не помешало ни ему, ни его сотоварищам во главе с начальником совершить тщательный обыск этого «детского сада». Гэ-бэшники шарили по всем углам дома и сада и вскрывали даже канализационный люк около забора по улице Гоголя. Но уехать им пришлось несолоно хлебавши, ничего нужного не обнаружив.

Потом был суд. Игоря, конечно, засудили — не для того арестовывали, чтобы выпускать. Через какое-то время его выпустили из тюрьмы и отправили в ссылку на угольные разработки под Красноярском. Разрешили приехать к нему Тате с детьми. Они приобрели там домик, Игорь построил баньку, огородик завели. И Лола с Сашей и детьми стали на лето ездить к ним в Сибирь. Ездили к ним и Лидия Борисовна, и Саша Либединский с сыном. Навещали их — и не только летом — их московские и ленинградские друзья, старались скрасить ссылочное житье.

Когда кончился срок и Тата с Игорем возвращались в Москву, мы все пришли их встречать на вокзал. И как-то получилось так, что, когда Игорь спрыгнул на платформу с еще не остановившегося поезда, я оказалась первой из встречавших и обнявших его.

Этот эпизод Игорь вспомнил через несколько лет, когда мы встречали их семью в аэропорту Израиля. Я приехала в Израиль первый раз в гости к Вове на несколько дней раньше. Тогда еще был старый аэропорт, я стояла близко к выходу и опять оказалась первой из обнявших его. Увидев меня еще из дверей в числе встречавших, крикнул: «Куда ни приедешь — везде Ирина Константиновна».